— Марина, ты какая-то не такая последнее время, — произнёс Дмитрий, откладывая вилку и пристально глядя на меня. — Либо дома нет, либо приходишь поздно. Что-то скрываешь.
Я чуть не подавилась ложкой супа. Он прав: последние три месяца я действительно часто исчезала, оправдываясь то работой, то встречами, то заботами. И если раньше он просто беспокоился, то теперь явно начал что-то подозревать.
— О чём ты? — попыталась я изобразить удивление. — Просто много дел, устаю.
— Устаёшь? — переспросил он, криво улыбнувшись. В его глазах не было даже тени юмора. — Тогда объясни мне, почему в субботу ты опять «работала»? А в воскресенье? И два дня назад вообще вернулась почти ночью?
Сердце заколотилось. Суббота — это когда я сказала, что помогаю коллеге с проектом. Воскресенье — встреча со школьной подругой. А два дня назад… тогда я говорила про ремонт у Лены.
— Дим, я же объясняла — Лена просила помочь.
— Лена? — голос стал резким. — Любопытно. А я вчера случайно встретил её мужа в магазине. Никакого ремонта у них нет. Более того — Ленка уехала к маме на целый месяц.
Кровь отхлынула от лица. Попалась. Глупо было использовать человека, проверить которого было так легко.
— Ты мне постоянно врешь, — продолжил он спокойно, но в этом спокойствии чувствовалась угроза. — Три месяца лжи. И я решил разобраться сам.
— В чём разобраться? — голос дрожал.
— Зачем ты водишь кого-то в наш дом, когда меня нет?
Мир замер. Камеры? Когда он их успел поставить?
— Зачем? — выдавила я.
— Чтобы знать, что происходит в моём доме. И кто здесь бывает без меня.
Он встал из-за стола и направился к компьютеру.
— Посмотрим вместе? — спросил он, хотя это был не вопрос.
Дима запустил приложение, и на экране появилось видео. Гостиная. Дата — позавчерашняя. Он нажал на воспроизведение.
На записи я вошла в дом около двух часов дня, держа большую сумку. Прошла в спальню, через пару минут вышла уже без неё, а потом вернулась вечером с пакетами из магазина.
— И где ты была эти пять часов? — спросил он. — Ведь домой ты вернулась только в семь с чем-то.
Я молчала. Не находила слов. Он переключил запись.
— Это вчера, — сказал он, снова запуская видео. — Обрати внимание.
На экране я аккуратно складывала в сумку что-то маленькое. Очень маленькое. Платьица, носочки, игрушки для новорожденного.
— Детские вещи, Марина, — голос сжался. — Чьи детские вещи ты носишь из нашего дома?
Я закрыла лицо руками. Три месяца лжи, три месяца секретов — всё обвалилось за одну секунду.
— Это любовница? У тебя роман, и ты снабжаешь ребёнка твоего любовника?
— Нет…
— Тогда что? Ты воруешь?
— Дима, прекрати. Я всё расскажу.
— Жду объяснений.
Глубокий вдох. Пришло время правды.
— Помнишь Аню Серову?
— Из твоих одноклассниц? Да, кажется, виделись один раз.
— Она вышла замуж за Алексея. Ты помнишь?
— Ну?
— Год назад у них родилась девочка. Соня.
Дима нахмурился, не понимая связи.
— Алексей погиб в автокатастрофе в декабре. Аня осталась одна с ребёнком.
— Мне жаль, но при чём здесь наши вещи?
— В комнате для будущего ребёнка у нас до сих пор лежат вещи, которые мы покупали. Колыбелька, одежда, всё… — я замялась, собираясь с мыслями. — А у неё ничего. Ни денег, ни помощи. А у нас всё это лежит, напоминая нам о том, чего мы не можем иметь.
— Ты хочешь сказать… ты отдаёшь им наши вещи?
— Не просто вещи. Я помогаю ей. Сижу с Соней, пока она работает. Хожу с ней в поликлинику. Иногда покупаю продукты или лекарства. Она гордая, не просит помощи. Поэтому я делаю всё тихо, чтобы она не чувствовала себя обязанной.
Дима опустился в кресло, потерев виски.
— И ты три месяца держала это в секрете?
— Я боялась твоей реакции. Думала, ты скажешь: «Зачем тебе чужой ребёнок? Займись собой, лечись». А я… я не хотела, чтобы всё стало предметом спора.
— Значит, ты решила, что лучше три месяца водить меня за нос?
— Я не обманывала, Дим. Просто… умалчивала.
— А разница? — он встал и подошёл ближе. — Ты хоть понимаешь, о чём я думал? Что ты встречаешься с кем-то. Что у тебя появился мужчина с ребёнком от прошлого брака.
— Прости, — тихо вымолвила я. — Я не хотела, чтобы ты так страдал.
— А сама-то ты разве не страдала? Врать каждый день, придумывать истории?
— Страдала. Но я видела Соню. Маленькую девочку, которая уже в полтора года понимает, что мама уходит на работу надолго, что в доме холодно, а есть почти нечего.
Голос мой дрожал. Эти воспоминания были слишком живыми.
— Первый раз я пришла к Ане просто в гости, после похорон Алексея. Хотела поддержать. А увидела… нищету. Ребёнок в потёртых вещах, холодильник пуст, окна щелястые…
— И ты взялась их спасать?
— Нет. Просто помогла. По-человечески.
Дима долго молчал, переваривая услышанное.
— Покажи остальные записи, — попросила я. — Если мы уже всё вскрываем, то до самого дна.
Он прокрутил видео недельной давности. На экране я аккуратно складываю в сумку баночки с питанием, подгузники, тёплый свитерок.
— У Сони был жар, — объяснила я. — Ане не на что было купить лекарства.
Ещё одна запись: две недели назад я выношу из дома коляску.
— У Ани была старая коляска с рынка. А наша стояла без дела в кладовой. Чистая, новая.
— Аня знает, кто ей помогает? — спросил он уже мягче.
— Сначала она отказывалась принимать помощь. Гордость не позволяла. Но потом поняла: её гордость никому не нужна, кроме неё самой. Теперь мы настоящие подруги.
— И ты проводишь с ними много времени?
— Не всё, но часто. Соня привязалась ко мне. Когда я прихожу, тянется ручками, зовёт «тётя Марина».
— А тебе это легко даётся? — его голос звучал задумчиво. — Смотреть на ребёнка, когда у нас самих…
— Нет. Это больно. Очень. Но знаешь, что ещё больнее? Знать, что где-то рядом малыш мерзнет и голодает, а ты мог бы помочь — и не сделал этого.
Дима подошёл к окну. Долго смотрел наружу.
— Ты права, — наконец сказал он. — Я бы, наверное, сказал: «Займись собой, своим лечением». Как всегда.
— Вот поэтому я и не говорила.
— Но знаешь что? — он обернулся. — Я бы ошибся. А ты поступила правильно.
— Правда?
— Да. Только не надо было скрывать. Мы могли бы делать это вместе.
— Вместе?
— Ты думала, я запрещу? Марина, я не бесчувственный. Если кому-то нужна помощь — нужно помогать.
Я почувствовала, как внутри что-то отпускает. То напряжение, которое тянуло плечи, сжимало сердце, исчезло.
— Ты правда так думаешь?
— Да. Просто раньше я был слеп. Подозревал тебя в измене, а ты тем временем спасала жизнь маленькому человеку.
Мы стояли друг напротив друга — и впервые за долгое время между нами не было лжи, страха и недоговорённостей.
— Хочешь познакомиться с ними? — спросила я. — С Аней и Соней?
— Конечно. И камеры я уберу. Больше они нам не нужны.
— Не убирай, — неожиданно сказала я, чуть улыбнувшись. — Пусть повисят.
— Зачем?
— Хочу посмотреть, как ты ведёшь себя дома, когда меня нет. Вдруг у тебя тоже есть какие-то тайны?
— Одна есть, — признался он.
— Какая?
— Последние пару недель я каждый вечер смотрю записи и думаю: «Какая же у меня удивительная жена. Она делает добро, заботится о других». И злюсь на себя, что мог подумать о худшем.
На следующий день мы отправились к Ане вместе. Дима был шокирован тем, в каких условиях они живут. В тот же вечер мы начали составлять план помощи — не разовый, а системный.
Через полгода Аня переехала в нормальную квартиру — мы помогли с первым взносом. Нашли хорошую работу. Соня пошла в садик, где ей давали полноценные обеды и заботу.
А через год случилось настоящее чудо — я забеременела. Врачи предположили, что стресс и постоянное внутреннее напряжение могли быть одной из причин наших проблем. А как только я начала жить не только своими болями, а помогать другим — организм расслабился.
Сейчас нашему сыну три года, а Соне — шесть. Они как родные. Брательник и сестричка. Аня стала для нас больше чем подругой — частью семьи.
Камеры так и остались в доме. Иногда мы вместе просматриваем записи — смеёмся, вспоминаем, как один из нас готовил ужин, а другой танцевал с ребёнком.
Иногда я думаю: хорошо, что Дима их установил. Ведь именно они помогли нам не только раскрыть правду, но и понять одно важное: доверие дороже любой тайны, даже если она благородна.